Ночной патруль - Страница 3

После духоты вагонов приятно стоять в холодном тамбуре. Я смотрю на майора. Он как-то сгорбился, стал ниже ростом, я вижу его лицо в профиль. Обыкновенное лицо. Должно быть, и вправду нездоров...

Паровоз свистит. Значит, сейчас мост. За мостом будка обходчика. После будки минут десять езды.

И вдруг я начинаю вспоминать: среда сегодня или четверг? Еще не прошедшая ночь сбивает меня с толку, и я думаю – среда или четверг. Конечно, все равно – среда или четверг, но меня заботит самый факт.

– Среда или четверг сегодня? – спрашиваю я у Пайчадзе. Пайчадзе с удивлением смотрит на меня. Со своим вечным удивлением.

– Четверг, – говорит майор, – уже четверг.

Паровоз снова свистит, вагон сильно качает в сторону, и тут все это и происходит. Происходит быстрее, чем я успеваю сдернуть с плеча автомат. Майор чуть оттягивает от двери Карбулакова и бьет его раскрытой ладонью правой руки. Карбулаков спиной ударяется о Пайчадзе и валится, загораживая проход.

В то же мгновение майор – как был, шинель внакидку, – плечом вперед вываливается в распахнутую дверь, дверь, которую я перед этим не удосужился проверить, закрыта она или нет. Проклятый майор знал, что она открыта и нужно только нажать ручку вниз. И он вываливается в снег, в темноту, на полном ходу. Этого достаточно, чтобы сообразить, что он – не майор.

Хлопает на петлях дверь, в которую врывается грохот и снежная пыль...

Вторым, вырвав из кобуры пистолет, выскакивает Пайчадзе. Карбулаков садится и пригоршней утирает кровь с подбородка. Крови много. Я вижу, как он стряхивает на пол эти пригоршни, и в животе мне делается нехорошо.

– Прыгай, – едва шевеля губами, сипит Карбулаков.

– Помочь? – спрашиваю я.

– Прыгай! Я сам...

Я сползаю на обледеневшую подножку. Слабость проходит, и я приглядываюсь, куда лучше прыгнуть. Ногами вперед, прижав автомат, скользнуть по насыпи вниз. Что-то мелькает мимо. Думать и выбирать некогда. Я прыгаю.

...Внизу, сидя в сухом снегу, ощупываю руки, ноги. Все цело.

Поезд – цепочка желтых огней – вытягивается на повороте. Погромыхивает далеко.

И наступает удивительная тишина.

Снег перестал валить. Луна светит ясная, черные высокие ели стоят натыканные по горам с обеих сторон дороги.

Только что был теплый вагон, и все было хорошо. И вдруг этот снег и я один. Скверно понимать, что не проверил эту дверь. Скверно думать, что ждет тебя чужая пуля...

Я пошел вдоль насыпи, торопясь и загребая валенками снег. Я шел и думал, думал о том, как обучали, наверное, стрелять этого майора – в темноте, лежа, падая, в любых условиях, в любую цель.

Карбулаков догнал меня. Правда, он бежал по шпалам. Белый его новый полушубок стал спереди красным. Можно было подумать, что его уже подстрелили. Он сплевывал на ходу. В одной руке он тащил чемоданчик майора, в другой автомат.

– Слазь с насыпи, – сказал я, – пристрелит.

Карбулаков сплюнул снова красным и скатился ко мне. Не потому, что я ему сказал, – просто он увидел Пайчадзе.

Пайчадзе сидел, положив на колено руку с пистолетом. Другая его нога была вытянута и носок сапога нелепо повернут внутрь.

– Бегите вперед, – сказал Пайчадзе. – Осторожно, ребята. Это шкура, такая шкура!.. Надо догнать...

Карбулаков со свистом сквозь выбитые зубы сказал мне:

– Пойдем по шпалам. Ты – чуть позади. Выстрелит по мне – смотри откуда.

И он все прикладывал руку, прикрывая разбитый рот.

Мы пошли. Карбулаков, высматривая, куда пойдут следы, впереди. Я – позади, шагов на двадцать.

Не помню уж, о чем я думал. Может, о том, что пришлют моей дорогой маме невеселое извещение: «С прискорбием сообщаем...» Но мне-то уже будет все равно. И потом о луне, которая все делала четким и ясным, и о том, что Карбулатов, в сущности, неплохой парень. И если он схватит первую пулю, я не успею сказать ему, что он молодчина.

– Эй, – выдавил Карбулаков. – Пошли вниз. Вон он...

Сперва я подумал, чтоКарбулаков сошел с ума, так его ударил майор. Но у Карбулакова было отличное зрение, и он увидел майора раньше, чем увидел я.

Майор лежал возле километрового столба. Он как раз выбрал для себя место – километровый столб на дороге из Вале в Хашури. Он ударился об него головой и уже остыл, поджидая нас.

И это было, с одной стороны, очень хорошо. И на душе у меня стало почти радостно, потому что майор все-таки был мертв, а мы трое были живы. Я говорю: почти радостно, потому что я думал о двери, а это была моя вина.

Как мы дотащили Пайчадзе до будки обходчика, уже не так интересно. Я все боялся только, что Пайчадзе отморозит ноги в своих хромовых сапожках. А Нателла от горя не захочет меня видеть. Я не мог себе представить Автандила Пайчадзе на протезах.

Но ноги он не отморозил. В будке мы отогрелись.

У Карбулакова были начисто выбиты четыре передних зуба, а соседние шатались. Крепко к нему приложился мнимый майор.

Содержимое чемоданчика мы проверили. Там было две смены белья, три комплекта документов, довольно большая сумма денег и, как ни странно, – пистолет. Потертый «Вальтер» с запасными обоймами. Почему пистолет был в чемодане, остается для меня неясным и до сих пор.

– Слушай, – сказал я тогда Карбулакову. – а этот, наверное, умел стрелять...

– Угу, – не разжимая губ, ответил Карбулаков.